Интервью. Владимир Покровский: «Что такое турбореализм я не знаю, да и не очень интересуюсь»
Формально вся эта деятельность, конечно, напоминает фант-самиздат, хотя и по уровню, и по функциям это что-то другое. Например, книги «Крота» от официально выпускаемых изданий отличаются только отсутствием ISBN, но теперь появляются издательства, такие же малотиражные и уже с ISBN. Так что можно уже говорить о параллельной литературе. Хорошо это или как, я не знаю. С одной стороны, идет мощный поток фуфла, на фоне которого этот жиденький ручеек незаметен. С другой стороны, есть интернет, где можно прочитать многое из того, что издается микротиражами, то есть получается, что, немножко погуглив, желающий может добраться до нужного, но недоступного текста. На все это накладывается финансовая сторона вопроса, когда автор микротиражной книги не имеет того гонорара, который мог бы получить, запустив свою книгу в обычном издательстве. Здесь все сложно, запутано, как тому и положено быть в эпоху перемен.
— Советская фантастика «четвертой волны» часто обращалась к неразрешимым этическим парадоксам, когда как бы герой ни поступил — все равно будет чувствовать себя сволочью. На этом построен ваш «куаферский» цикл и «Танцы мужчин», многие произведения Рыбакова, Лукиных, Геворкяна, Лазарчука… А в девяностых — как отрезало. Что произошло с читателями и писателями, почему проблема этического выбора вдруг перестала быть актуальной?
— В советское время фантастика Стругацких плюс немногочисленной, но все-таки когорты идущих с ними писателей, а затем и фантастика авторов «четвертой волны», поставивших перед собой цель «сделать из фантастики литературу», представляла собой необыкновенный культурный феномен. Речь в ней шла о чисто человеческих проблемах, то есть о том, о чем идет речь в нормальной мейнстримовской литературе: в первую очередь о проблемах этического выбора. То, что фантастический антураж служил здесь в частности для акцентирования проблемы, для доведения ее порой до абсурда, до неразрешимости, а также то, что подобная фантастика в Советском Союзе находилась под негласным запретом, возвело ее на немыслимые вершины — среди людей, вообще читающих фантастику, считалось неприличным не знать произведений Стругацких (или «Колыбели для Кошки» Воннегута) и не цитировать их целым веером цитат. Это была немного искусственная, но потрясающе благодатная ситуация для фантастики.
Page 1 of 2 | Next page